Francis Brett Young
(1884-1954)

Hic Jacet Arthurus Rex Quondam Rexque Futurus

Arthur is gone . . . Tristram in Careol Sleeps, with a broken sword - and Yseult sleeps Beside him, where the Westering waters roll Over drowned Lyonesse to the outer deeps. Lancelot is fallen . . . The ardent helms that shone So knightly and the splintered lances rust In the anonymous mould of Avalon: Gawain and Gareth and Galahad - all are dust. Where do the vanes and towers of Camelot And tall Tintagel crumble? Where do those tragic Lovers and their bright eyed ladies rot? We cannot tell, for lost is Merlin's magic. And Guinevere - Call her not back again Lest she betray the loveliness time lent A name that blends the rapture and the pain Linked in the lonely nightingale's lament. Nor pry too deeply, lest you should discover The bower of Astolat a smokey hut Of mud and wattle - find the knightliest lover A braggart, and his lilymaid a slut. And all that coloured tale a tapestry Woven by poets. As the spider's skeins Are spun of its own substance, so have they Embroidered empty legend - What remains? This: That when Rome fell, like a writhen oak That age had sapped and cankered at the root, Resistant, from her topmost bough there broke The miracle of one unwithering shoot. Which was the spirit of Britain - that certain men Uncouth, untutored, of our island brood Loved freedom better than their lives; and when The tempest crashed around them, rose and stood And charged into the storm's black heart, with sword Lifted, or lance in rest, and rode there, helmed With a strange majesty that the heathen horde Remembered when all were overwhelmed; And made of them a legend, to their chief, Arthur, Ambrosius - no man knows his name - Granting a gallantry beyond belief, And to his knights imperishable fame. They were so few . . . We know not in what manner Or where they fell - whether they went Riding into the dark under Christ's banner Or died beneath the blood-red dragon of Gwent. But this we know; that when the Saxon rout Swept over them, the sun no longer shone On Britain, and the last lights flickered out; And men in darkness muttered: Arthur is gone . . .

Артура больше нет… И спит Тристан, Обняв разбитый меч – Изольда спит С ним рядом, где стремится в океан Поток, которым Лионесс укрыт. Мёртв Ланселот… Осела пыль времён, И шлемов ярких медь – труха в гробах. Героев упокоил Авалон: Гавейн, Гарет и Галахад – все прах. Где стен твоих обломки, Камелот? Где гордый Тинтагель в руинах дремлет? Где светлых дев останки червь грызёт? То Мерлин знал, но он уж нам не внемлет. И Гвиневеру больше не зови – Не ставь на суд красу самой весны, В чьё имя ноты боли и любви Из песни соловьиной вплетены… Не обернётся правда красотою, И ты поймёшь, что паладин – не свят, Элейн была девчонкою простою, И грязной деревушкой – Астолат, А весь тот славный мир – лишь гобелен, Поэтом сотканный, что, как паук, Нить выжав из себя, опутал тлен, Украсив миф трудом искусных рук… И всё там ложь? О нет! Могучий Рим Сгнил на корню и свой закончил век, Но чудо совершив, расцвёл над ним Последний, жизнь вбирающий побег – Британский дух. И горстка удальцов – Простых и грубоватых, но из тех, Кто за свободу умереть готов – Надев отцом завещанный доспех, Меч обнажив, с копьём наперевес Средь бури чёрной подняла свой стяг, Величьем осиянная с небес, Перед которым преклонился враг И сам сложил легенды, что гремели По всей земле, хоть бой давно угас, И кто героев вёл на самом деле – Артур, Амброзий? – рок сокрыл от нас. Их было мало… У какого трона И как они ушли во мглу веков – Окрасив кровью гвентского дракона Или молитвой славя лик Христов? Но знаем мы: когда топтал их прах Саксонский сброд, померк небесный свет Над островом британским, и в слезах Шептал народ: «Артура больше нет…»

Настанет день, и айсберги растают
Отдав свой блеск музейному стеклу
И, в небесах кружась, пингвиньи стаи
Иному миру вознесут хвалу

Взыграют рыбы в затонувшем храме
Душа вкусит оазисов уют
И бедуинки с русскими глазами
Кувшины от колодца понесут

И в душном сне постылой Антарктиды
В глуши болот припомнит эльф седой
Свой Китеж, где дворцов кариатиды
И ангел золочёный над водой

Искристый снег, морозные рассветы
Печной дымок, закат, колокола
И чёрную весну, и день кометы
И ту, что до последнего ждала

Плеснёт ещё бананового пойла
Смахнёт слезу, конфеткой зажуёт
Пегаса вытащит за рог из стойла
Расплатится и потрусит вперёд

На шум далёкий толчеи портовой
Где ввысь на серебристых парусах
Кораблик рвётся с привязи, готовый
Покинуть мир, что без любви зачах

Christina Rossetti (1830 — 1894) In the bleak midwinter Frosty wind made moan, Earth stood hard as iron, Water like a stone; Snow had fallen, snow on snow, Snow on snow, In the bleak midwinter Long ago.

Кристина Россетти Той зимой морозной Ветер выл сурово, Мир застыл как камень, Сталью вод окован. Снег ложился, падал снова, Падал снова Той зимою древней И суровой.

Носком небрежно шевелишь останки лета,
Луны осколки бередя в застывшей луже.
Молчишь, скрываешься, таишь – пустое это.
Как трудно ждать того дождя, который нужен!

Звон капель, а железо крыш едва согрето -
Чужой дневник, случайный вздох, глухая осень.
Сквозь чащу слёз не разглядишь весны привета,
Тоска и тишь царят меж трёх бермудских сосен.

Прозрачна боль, но дарит лишь крупицу света.
Сплелся клубок – чернее нет у мирозданья!
Пока грозой не прогремишь, мне ждать ответа,
Твердя с надеждой тыщу лет то «до свиданья».

Чужие сны мне дарит мутный свет
Оранжевой луны.
Тревожны тени
Чужой войны – кошмары, стоны, бред.
Они насквозь черны:
Распада, тленья
И слёз полны, и ожиданья бед…
Нет больше той страны,
Тех поколений,
И той весны, чей горестный привет
Из мрачной пелены
Дымов осенних,
Чья боль и сны из стародавних лет
Луной отражены.
И нет спасенья…
Мне без вины за что держать ответ?
Моей душе нужны
Другие тени,
Другие сны, где солнцем мир согрет,
Которые даны
В блаженной лени
Тем, что сильны, не знают слова «нет»,
Для счастья рождены.